• I
    • ЗДРАВСТВУЙТЕ
    • Добро пожаловать на ShadowPlay! Здесь вас ждет атмосфера кельтских сказок и холодного волшебства. Это мир, где за тысячью людскими масками скрываются удивительные создания, имя которым фэйри.
  • II
    • ОБ ИГРЕ
    • Идеей для создания ролевой послужил сериал «Lost Girl», но тех, кто не знаком с сериалом, мы просим не пугаться, так как в нашей игре он играет роль второстепенную и является просто хорошим дополнением. Незнание о нем не помешает вам влиться в игру. Надеемся, вам у нас понравится.
  • III
    • НОВОСТИ
    • 28/09/13
      Доброго времени всем, кто заглянул к нам на огонек возродившихся фениксов! Мы наконец набрались достаточно сил, чтобы начать творить новую главу дорогой нам истории ShadowPlay. Первые пару недель форум будет функционировать в пассивном режиме, отряхивая с себя остатки пыли и сонной меланхолии, пропитываясь яркостью осеннего волшебства. Присоединяйтесь! Будем рады увидеть всех, кто был с нами в прежние времена и тех, кто впервые встретил ShadowPlay на широких просторах Интернета.

  • IV

ShadowPlay

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » ShadowPlay » .апрель » [M] Checkmate...Yes/No


[M] Checkmate...Yes/No

Сообщений 1 страница 11 из 11

1

Дата, время, место:
03.12.2012, около 02:00, бар Back to black
Персонажи:
Ewan Hunter & Ivelie Hazeheart
Мини-сюжет:

Наверное редко все складывается так, как планируешь. Иногда судьба бывает на твоей стороне, иногда ты сам творишь свою судьбу, но в любом случае надо верить — то, что должно случиться, обязательно случится, и в конечном итоге рядом с тобой окажется тот человек, которого уготовила тебе судьба

Примечание: возможна не нормативная лексика. Rated R.

Отредактировано Ewan Hunter (2012-01-06 17:40:08)

0

2

Нет, мы не стали глуше или старше,
мы говорим слова свои, как прежде,
и наши пиджаки темны все так же,
и нас не любят женщины все те же.

Жить становится слишком скучно, потому что я все уже увидел, все испытал и пережил все то, что выделяется на одну жизнь. Что бы получить что-то новое нужно прожить новую жизнь, а где бы мне ее взять?
Я уже не помню когда последний раз искренне кому-то улыбался и чувствовал что-то кроме вежливого, положенного участия во время разговоров с кем-то, якобы дружеского общения, приятных но не мне встреч.
Я уже много лет не испытывал неподдельного восхищения женщиной и меня ничто не способно раскачать, вывести на эмоции, заставить открыть наконец глаза и вдохнуть полной грудью, а не дозировано, по чуть-чуть, дабы ненужность в легкие не попала. За те три сотни лет, что я прожил бок о бок с женщинами, наблюдая, изучая, знакомясь с каждой черточкой и отсчитывая вдохи, перепробовал уже все, но все не то.
Они придумали эмансипацию и звонят первыми, не пишут настоящих писем и довольствуются смсками, как будто это способно заменить живое общение. Взгляды глаза в глаза, случайные неловкие прикосновения, мурашки по коже от предвкушения того, что будет позже.
Они носят брюки и добились отмены закона о том, что женщины обязаны носить исключительно юбки и платья. Их юбки укоротились на столько, что для фантазии не остается ничего. Если раньше в баре можно было спорить на деньги гадая панталоны надеты на мадемуазель или новомодные французские кружевные трусики, то сейчас сразу же становится не только ясно, но и видно, что если что-то и надето, то это скорее всего стринги. Моя фантазия умирает от нехватки работы и любить все чаще хочется затянутых в дешево пошитые корсеты и нижние платья актрис театров или сериалов о былых временах.
Да, всегда мечтал трахать Марию-Антуанетту и ее фрейлин или Анну Болейн.
Все чаще чувствую себя непозволительно старым и ничего не хочу. Хочется сесть в темный угол и обрасти вековой пылью, что бы наружность соответствовала тому, что творится внутри меня, где уже давно все скрипит и плохо работает от старости и редкого использования.
Брюнетки стали краситься в блондинок и рыжих, едва ли задумываясь о том, что выдающих их с головой темные корни совсем не возбуждают и лишь заставляют чувствовать себя обманутым. Хотел рыжую, а получил брюнетку и вот что с ней делать? Вроде оно, вроде то, что хотел, но за версту пахнет китайской подделкой и место такой на помойке, а не в постели. 
С линзами тоже самое, что для меня является главным упущением и наиболее омерзительным изобретением человечества, заставляя относиться к обычным людям так, как прежде. Стадо. Тупое, следующее за пастухами стадо, которое ест что дадут и дает подбривать  бока, в положенное время.
Бывает увижу в толпе девушку, вроде обычная, ничего не примечательная. Маленькая и худенька, кожа да кости, ухватить не за что, грудь разве что в младенческую ладонь помещается, а глаза большие-большие и синее неба поздним вечером, с красивыми серыми прожилками, в такие и влюбиться не грешно. А потом она моргает, линза сдвигается, проглядывает карий зрачок и я снова разочаровываюсь в них. Снова вспоминаю о ней и со смешанными чувствами жду встречи, которая не минуема, так или иначе, мир не велик для таких как мы. И меня пугает понимание того, что я не знаю как поведу себя увидев ее. Дело даже не в том, кем она лично для меня является и какое оказывает на меня влияние. Она суккуб и этим все сказано. Даже то, что я могу управлять ей как марионеткой хоть до скончания века, заставить делать то, что я хочу и она не сможет бороться, не способна, не доставляет особой радости и не кажется достойным ответом на ее способности.
Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос.
Я вижу не то, во что ты одета, а ровный снег.
И это не комната, где мы сидим, но полюс;
плюс наши следы ведут от него, а не к.

Еще до того как дверь полностью открывается и можно разглядеть что-либо кроме носка сапог я уже узнаю вошедшую и чувствую себя загнанным в угол. Я знал, что когда-нибудь она окажется тут. Я ждал этой встречи. Я знал, что не чувствую к ней обычного безразличия. Я знал кем она является, что может и что будет, окажись она в подобном заведении в подобное время. Но сейчас я понимаю, что мне все это только казалось, я не ждал, не был готов и надеялся, что она зайдет в какой-нибудь другой бар для фэйри, в бар, а не мой личный бордель, где все точь-в-точь так же как в том, в котором мы встретились первый раз. Мне даже начинает казаться, что девочки отплясывающие в данный момент канн-канн в театральных костюмах смеются не потому, что я сказал им это делать, а надо мной.
А ей хоть бы хны, она стремительно рассекает толпу попутно прикасаясь к посетителям и ее губы растягиваются в этой тошнотворной довольной улыбочке. Потому что она питается и ей нравится это. Она направляется к сцене, ее пальчики порхают в такт музыке, а я слышу только звон ее внутреннего хрусталя и понимаю, что еще чуть-чуть и побегу верной собачкой к ней, что бы и меня она коснулась, что бы я не оставался в стороне тупым зрителем с открытым ртом. Меня спасает только то, что она даже не догадывается обо мне, она не видит меня, не слышит как снова бьется мое сердце и в данный момент она для меня безвредна. Я почти готов взять в руки нити, что бы начать управлять ее гибким телом и делать со своей любимой куклой то, что пожелаю. Но тут она забирается на сцену, посетителей бара больше не интересуют другие девочки и толпа волной подкатывает к сцене-берегу взглянуть на ту, что кажется самой прекрасной и желанной. Все что мне остается сделать это натянуть рукава на ладони, что бы не дай бог коснуться ее тела, запрыгнуть на сцену и отталкивая собравшихся утащить ее в гримерку за сценой, а оттуда в свой кабинет.
И до меня слишком поздно доходит, что я подаю сам себя на блюдечке с голубой каемочке и наслаждаюсь предвкушением того, что будет дальше.

Отредактировано Ewan Hunter (2012-01-03 19:02:01)

+1

3

Кровь моя холодна.
Холод ее лютей
реки, промерзшей до дна.
Я не люблю людей.

Куда бы она ни пошла – везде одно и то же, множащееся в своем безрассудстве и бесполезности, в своей жалкости и серости, которую хотелось разбавить любыми подручными красками, акварелью ли, граффити, кровью ли. От каких бы стен ни отражался стук ее каблуков – везде взгляды одинаковы, пьянящие, дурманящие голову, будоражащие голод, когтистой лапой сжимающий ее грудную клетку, заставляя сердце биться чаще. Запах бара ударяет душной волной и она едва заметно морщится, за все свои года так и не привыкнув к смеси сигаретного дыма, алкогольных паров и похоти, струящейся ото всюду. Она улыбается и закрывает глаза.
Танцевать и петь, душа моя, прославляя вечность, едва касаясь оголенных рук, разгоряченных лиц, заражая ритмом, целовать, забирая от каждого по частичке так, что почти не заметно. Это место казалось ей слишком знакомым, хотя раньше она никогда не была здесь. Что-то давным-давно забытое зудело на краю сознания, но Ивэли была слишком голодна, чтобы углубляться в дебри памяти, которую никогда не любила ворошить. Слишком много острого она хранила, потянешься рукой в темноте – порежешься до крови.
Она не привыкла к одиночеству, всюду ее сопровождали верные пажи, готовые удовлетворить любой каприз, но прошлые остались в Норвегии, поэтому пришло время завести новых. Она вглядывалась в черты незнакомых лиц , и каждое из них оставляло ее безразличной. Ей было скучно, она чувствовала себя словно не в своей тарелке, а единственный способ избавиться от назойливых мыслей – танцевать. Это ее ночь, так что же мешает сделать ее ярче? Ив чувствовала на себе взгляды смертных и фэйри, восхищение, зависть, желание; чувствовала, как дрожь пробегает по телу, рожденная голодом. И нехорошим предчувствием, которое не покидало ее не первую сотню лет. Уже пора бы свыкнуться с ним, как примиряются с неприятными соседями, но Ивэли не готова была примиряться с чем-либо, предпочитая переменять места жительства со скоростью развития паранойи. В каждом городе она находила лица, отдаленно напоминающие Его лицо. Вздрагивала, переходила на другую улицу и, поминая наставление далеких смертных родителей, принималась молиться, с трудом вспоминая выветрившиеся слова, отрывочные, не зацикливаясь на форме, только на смысле.
Господи, все, что угодно, лишь бы не видеть больше его глаза.
Музыка подхватывает ее, несет к сцене, она взлетает на нее словно бабочка, не встречая ни единого возражения – на любого недовольного найдется улыбка. Она помнит то время, когда подобная сцена приносила ей боль и позор и смеется над ним слегка безумно. А потом мир вздрагивает и начинает осыпаться со звоном стекла под удары дабстепа, гул возмущенных голосов. Воздух из легких исчезает также стремительно, как тонет рыбацкая лодка в сильнейший шторм, Ив бледнеет и задыхается, чувствуя, как страх и злость овладевают ее телом, как колкое электричество оседает в руке, которую надежно сжимает тот, от которого она так долго убегала забыв, что Земля круглая и рано или поздно это должно было случиться, хотя она и надеялась, что все-таки поздно. Ей бесило то, что ей приятно его прикосновение, даже через слой одежды – кому, как не ему знать, чем грозит  единственное ее касание, хотя на данный момент, любую возможность она использовала бы для того, чтобы убежать и не видеть его еще одну сотню лет. Хотя, всего лишь пара минут и она уже не сможет просто так сбежать.
Опомниться только когда хлопнет дверь, отгораживая ее от громкой музыки и путей к спасению то ли от Эвана, то ли от самой себя.
Если бы взглядом можно было испепелить, единственным напоминанием о существовании Хантера стала бы неровная кучка пепла.
Да как он смеет!
- Не с-с-с-смей меня трогать. – Не прошептать даже, а прошипеть, исподлобья разглядывая. Она думает о том, что кидаться разъяренной кошкой, расцарапывать ему лицо – глупо, да и бесполезно, он сильнее нее и успеет остановить раньше, чем она дотронется до оголенной кожи. Ишь, как подготовился, рукава на руки натянул, козел.
Она не понимает, зачем ему было приводить ее сюда, убивать вроде бы не собирается, да и не за что. Не понимает, почему ненавидит его, подумаешь - что было, то прошло. Не понимает, почему так отчаянно боится – дыхание до сих пор перехватывает от страха, она старается дышать как можно ровнее и не оглядываться затравленно, но выходит через раз. Хотя нет, последнее понять легче – она боится не его самого, а тех чувств, которые он в ней пробуждает. Каждый раз глядя в его глаза, она чувствовала себя все той же слабой смертной девчонкой, готовой выполнить любой  приказ, ради его улыбки. И если желание поцеловать этого лживого и мерзкого засранца можно было приписать на счет голода, так и не утоленного, но достаточно разыгравшегося, то пропущенные удара сердца говорили сами за себя. Ивэли была зла, как никогда.
- Какого черта ты меня сюда притащил? Я что-то пропустила и в Дублине нынче так здороваются, или у кого-то зверский недотрах?
Где-то глубоко в голове лихорадочно билась мысль, что если ей удастся усыпить его бдительность, то уже утром ее встретят французские тосты на завтрак.
Ее состояние было схоже с ощущением заядлого алкоголика в месячной завязке, у которого перед глазами помахали бутылью с лучшим ирландским виски. Глубоко вздохнув, чувствуя в опасной близи его запах, она улыбнулась самой хищной и обворожительной улыбкой, на которую только была способна.
- Ну здравствуй, милый. Я скучала.
Поиграем?
Это абсурд, вранье:
череп, скелет, коса.
«Смерть придет, у нее
будут твои глаза».

+1

4

Если
    я чего написал,
если
    чего
        сказал -
тому виной
          глаза-небеса,
любимой
       моей
           глаза.

Мне нравится, что рядом с тобой никогда не бывает скучно, хотя мы видимся всего лишь второй раз. Но и это для меня редкость, встречи с моими женщинами не повторяются, просто потому что те уже давно лежат в земле, в неглубоких могилах для неглубоких людей. Но сейчас не об этом, а о скуке. Ты любишь задавать мне сложные задачи и уверена, что мне они не по зубам. В нашу первую встречу ты из обычной девчонки превратилась в суккуба, ты бы могла меня убить, правда?
Я мог бы тебя убить и пойти своей дорогой, правда? Сложная была задача, но еще сложнее было взять себя в руки и перестать рассматривать тебя как объект желания. Мне было действительно трудно, я был молод, неопытен и отчаянно нуждался в чем-то большем, но не знал в чем именно. Может в чувствах, может в чьей-то поддержке или помощи, может просто в хорошем пинке под жопу, который бы заставил меня начать трезво мыслить и стал бы отправной точкой для моего дальнейшего пути. Но отправной точкой стала ты, красивая и гордая, а главное достаточно сильная и отчего-то отрицательно настроения по отношению ко мне. Сама понимаешь, что неудавшаяся жертва, она же шлюха, она же объект интереса – это плохая отправная точка не способная довести ни до чего хорошего. Мне иногда кажется, что не окажись ты той, кем оказалась и стань одной из многих, попользованной и выкинутой куклой после тебя не было бы остальных. Мне стало бы скучно, слишком быстро. Но ты зажгла во мне интерес, задала задачу. Сколько еще таких неучтенных фэйри имеются во всех смыслах в публичных домах Франции, Европы, планеты Земля? Это была игра на интерес, многоходавая и непредсказуемая, но она быстро надоела. Как показала практика и многолетние исследования ты одна такая, других нет, а может просто не было в те моменты и они появились много позже. В любом случае была ты, была загадка, был интерес и было какое-никакое, но все же конечное решение. И пусть без моего любимого эффекта, ну знаешь, бывают такие моменты, когда в голове лампочка зажигается и звучит сигнал как будто ужин в микроволновке подогрелся? Такой раздражающий яркий свет и бьющий по мозгам звоночек? Когда приходит гениальная мысль или трудная загадка вдруг под другим светом оказывается совсем простой? Знаешь, наверняка знаешь, ты умная девочка, не смотря на то что дура. Но все же это было хоть чем-то ярким в водовороте скучных и бесконечных дней без твоих волшебных глаз ради которых я тогда может быть и готов был умереть. Я был молод, что тут скажешь.
Но прошло уже почти триста лет и вот ты снова рядом, снова задаешь загадку и мне снова интересно. С чего вдруг ты так бесишься и смотришь так, будто готова в клочья разорвать, ногтями в лицо вцепиться или просто взглядом испепелить? Если ты просто подумаешь, то поймешь, что я просто защищаю своих клиентов, они мне еще нужны. Они дорого платят за дешевых шлюх из людей. А если причина не в самом факте прикосновения и того, что мы остались наедине, то в чем? Кто бы мог подумать, что шлюха может оказаться шарадой.
- Ха, забавно что ты первая заговорила о сексе находясь в данном заведении. Что, старая любовь не ржавеет? Вспомнила былые времена, решила снова окунуться в  мир секса за деньги? Прости, я кажется оставил наличные дома, кредитку примешь?
Я ученый малый, милая,
громыханья оставьте ваши,
Если молния меня не убила -
то гром мне,
ей-богу, не страшен.

Мне нравится когда ты злишься, это не делает тебя какой-то особенно красивой или сексуальной, честно говоря тебе это не идет. Лично мне ты больше нравишься напуганной. Просто злость заставляет людей тупеть, а тупые люди делают большие промахи. И как видишь, ты от них не далеко ушла, не смотря на то, что фэйри совершеннее людей и должны быть умнее.
Ты от чего-то уверена, что если улыбнешься мне лишний разок и перестанешь смотреть исподлобья волком, да скажешь что-то такое до противного простое и заезженное, то я растаю и увлеченно примусь за твою игру. Я не идиот и мне не нужно много времени, что бы заставить себя собраться и перестать думать о том, что игра может оказаться веселой, от чего бы ее не принять, не поучаствовать. Но штука вот в чем, я не люблю играть сам, я люблю задавать правила и следить за их соблюдением. Я автор, судья и награждающий призерами, но никак не игрок. Игроки не обладают властью, а я ее слишком люблю, что бы так просто терять и добровольно перекладывать в твои руки.
Я представляю тебя голой, совсем и это совсем не трудно, учитывая заданную тобой тему разговора и место, в котором мы находимся. И что самое приятное, меня это успокаивает. Я представляю тебя совсем голой и мне становится проще думать, удивительно но факт. Когда ты голая, пускай и в моем воображении, а я одет и мы находимся на приличном расстоянии друг от друга ты превращаешься в жертву, как тогда, много лет назад. С тем лишь исключением, что на этот раз я посвящен в твои секреты, а ты о моих только догадываешься и я как бы заранее в выигрыше, а ты в довольно трудных условиях и эта партия почти моя.
- Не могу ответить тем же, Лили. – Ой, а зачем это ты подняла руку? А вторую зачем? Выражаешь бурное согласие? А, нет, прости, кажется это все я. Тебе идет это платье. Тебе идет когда ты медленно задираешь его и выглядишь такой доступной, развратной. Тебе ведь все это действительно идет. Но это слишком скучно, так что можешь опустить руки, можешь вернуть себе свое тело, можешь снова смотреть волком. Как хочешь. Когда ты действуешь по свой воле с тобой интереснее. – Так о чем мы говорили? Скучала? Я польщен, редко удается услышать что-то подобное от моих бывших женщин.

+1

5

в синих глазах гетеры —
первые знаки зимы:
пир во время холеры,
туман во время чумы.

На нее холодной плитой опускается спокойствие, о которую бьется его голос, ничуть не изменившийся. Она пристально разглядывает каждую черточку его лица, представляя себе игру «Найди 10 отличий», и с удовлетворением отмечает, что лицо почти не изменилось. Он казался старше, внушительнее, но не намного. Ей хотелось бы поставить галочку напротив «постарел», но она не могла. Обычно, людей раздражал ее пристальный взгляд, но никто и никогда не просил ее прекратить, скорее они сами отводили глаза, делая вид, что ничего не замечают. Ив терпеть не могла подобную бесхребетность, каждый раз ей хотелось подойти и грубо повернуть лицо собеседника в свою сторону. Жалкая тряпка, которую непонятно за что наградили шестьюдесятью годами бесценной жизни, чтобы ее так бесцельно потратили.
- Солнышко, ты уверен, что первой о сексе заговорила я? Это же очевидно – приводить голодного суккуба в замкнутое пространство означает либо тягу к суициду, либо глубокое отчаянье. Я просто уточнила. – Обычно таким голосом мать объясняет своему нерадивому дитю, что не стоит бить дядю лопаткой по голове, дяде будет бобо. - Хотя, ты прав, ностальгия по прошлому иногда одолевает. И как видно не только меня.
Ив неопределенно махнула рукой, намекая на подозрительное сходство обстановки, которое только сейчас наконец нашло отклик в памяти и девушка поняла причину своего начального беспокойства.
Мысленно она назвала Эвана «Ледигага души моей» и, сдвинув предметы с края стола, бесцеремонно уселась на него, ибо в ногах правды нет. В конце концов, сам ее сюда привел, а контролировать голодное тело сидя как-то проще. За все ее две сотни лет, Ив никогда не чувствовала себя более голодной, чем сейчас и с внутренней опаской ждала появления пресловутых инстинктов, полностью вырубающих разум. Ей было интересно, подействует ли тогда на нее его способность. Еще полчаса и можно будет проверить.
Лили. Едва ощутимо вздрогнуть, чувствуя, как в груди с тихим щелчком раскрылась черная бездна, абсолютно непроницаемая пустота и не ясно было кто в кого вглядывается – Ивэли в нее, подмечая звонкий смех наивной дурехи, сломанную скрипку и всепожирающий огонь, или это гиена огненная заглядывает в самую глубину ее сердца, обжигая, призывая в свои объятья. Она давным-давно научилась спокойно реагировать на это имя, благо распространенное и нередко произносится на улицах матерями в сторону дочерей, но то, как он его произнес, режет слух бритвой Хенлона.
- Ой ли? Может все потому, что все твои бывшие женщины не доживали до этого чувства? Можно вопрос, из любви к статистике? Сколько из них осталось в живых, чтобы иметь возможность скучать по кому-либо? – Она улыбается, дернув плечом. – Был у меня знакомый, увлекающийся трудами Фрейда. Он бы сказал, что твой случай явно фрейдовский.
Рассмеяться, извиниться, мол, ничего лично, психопаты тоже полезны обществу, санитары леса, истребление слабаков. Она никогда не смотрела на жизнь с этой стороны медали. Со стороны слабого. Лили смотрела, но не она, успев забыть, каково это – не иметь возможности изменить что-либо. Ей казалось, что в любой плачевной ситуации, самое последнее, что должен делать человек – ныть и жалеть себя. Ешь лекарства, сходи на е-бэй, купи себе уродливого пони, а вдруг полегчает. На самый крайний случай – езжай на море, плюнь в чаек. Каждый должен иметь свой способ самоутверждения, почему же плевки в чаек не могут избавить от чувства собственной неполноценности? Кому-то помогает убивать проституток, чтобы чувствовать свою значимость. У каждого свои слабости.
- К чему все эти переживания и метания? Я не заметила на входе таблички «суккубам вход воспрещен». Или ты из принципа не можешь допустить, чтобы кто-то из твоих гостей получил настоящее удовольствие? – Покачать головой, поцокать языком, вздохнуть, словно на плечи навалилась вся тяжесть мира. – Эгоист.
Ив, не стесняясь, начала перебирать вещи на столе, не уделяя ни одной из них особого внимания. Обычно в кабинетах хранят фотографии родных и близких, но девушка не увидела ни одной, хотя, возможно, просто невнимательно смотрела. Вскользь, как бы между прочим, проронить:
- И меня больше никто не зовет Лили.
Слабость вгрызалась в нее, высвечивая энергию живых существ даже сквозь закрытую дверь. Она чувствовала ее, она нуждалась в ней, а та, которая была ближе всех, казалась вкуснее всех.
Нож для резки бумаги оставил на пальце красный прочерк, Ив слизнула выступившую ало-гранатовую каплю и довольно зажмурилась. Из нее вышел бы неплохой вампир – ей нравился металлический привкус, нравилось казаться безумной, нравилось осознавать, что она и в самом деле отчасти безумна. По-крайней мере это не скучно.

+1

6

Я в твоих глазах увидел море,
Полыхающее голубым огнём

Тебе наверное повезло родиться суккубом и даже не догадываться о том, что чувствуешь себя раскрытой книгой, когда смотрят вот так и видят во всех красках хочешь ты или нет, на сколько баллов, кого. Это очень интимно, это личное, как будто находят твой личный дневник спрятанный под матрасом и читают в слух. И вроде понимаешь, что никакой трагедии нет, что рано или поздно это бы случилось, если не хочешь что бы прочитали лучше прячь, но толку? Все равно чувствуешь себя обворованным, обнаженным для остальных. Как новое платье короля, ты уверен что одет и защищен, а остальные видят твой голый зад и хихикают в кулак. Я ненавижу это ощущение, поэтому с суккубами стараюсь не связываться. Тем более на дух не переношу когда мною пользуются, а я еще и рад стараться. Мне больше нравится быть кукловодом, а не куклой, к тому же резиновой.
Но с тобой все иначе, даже не знаю почему. Ты смотришь на меня почти не мигая, я делаю тоже самое, ты видишь, что я тебя хочу. Не так сильно, как многие оставшиеся там, за дверью, наверное в половину меньше, но сам факт. Ты знаешь, что захотев оседлаешь меня в миг и я против не буду, в любом случае, даже если ты не применишь способности. Но меня это не бесит, как обычно, мне это кажется очередной игрой. Кажется это называется «игра в поддавки» кто первый сдастся. Я и мое эго не дающее признать, что ты для меня не одна из, а единственная. Или ты и твой голод. Кто кого.
- Заговорила в принципе первая ты, соответственно и темы задала ты. Так что грех жаловаться. Но если очень хочешь, то можем поговорить о Фрейде. Хороший был мужик, но псих. Все гениальные люди психи. Ужасно наверное жить и даже в сосиске видеть символ мужского начала. – Тебе не идет быть заумной, поправлять, ссылаться на чьи-то научные труды. Это выглядит так ненатурально, пропала в тебе великая актриса за те двести с лишним лет, что мы не виделись. – Если ты о канкане и прочем, то просто не поверишь сколько некоторые фэйри готовы заплатить за то, что бы поиметь какую-нибудь напудренную мадемуазель Жужу в интерьерах восемнадцатого века отплясав с ней канкан. Половина из них уже даже не помнит, что это все из разных опер. Просто сам факт. Бордели Франции в разные времена оставляют яркие воспоминания.
Я средь женщин тебя не первую,
Немало вас.
Но с такой вот, как ты, со стервою
Лишь в первый раз…

Брось, Лили, тебе же абсолютно наплевать скольких я убил, а скольких оставил в живых. Наплевать зачем я это делал, зачем убивал, по какой причине, делаю ли я это сейчас. Тебе наплевать, потому что для тебя люди тоже не более чем пакетик для вкусняшки. Распотрошила, съела, выкинула. Каждому из нас нужно было свое, по разным причинам, но итог все равно один. За тобой цепочка трупов, за мной цепочка трупов. Мы оба хотим друг друга, оба хотим друг друга убить, опять же по не ясным даже нам причинам, но не делаем этого. И по этим же причинам мы бегали друг от друга почти триста лет. Вполне успешно, как мне кажется. Это большая удача объездить весь мир и ни разу не пересечься, даже мельком в толпе не увидеть. Кто еще может похвастаться чем-то подобным?
И посему я действительно не понимаю зачем ты поднимаешь эту тему и что конкретно хочешь от меня услышать. Или ты пытаешься быть обычной женщиной которая любит трепаться до секса, во время секса, после секса, через год после секса?   
- Видимо придется повесить табличку. Потому что я жадный, а пустить тебя питаться в свой бар это значит потерять часть выручки. Ты оттрахаешь пару фэйри и пойдешь дальше, а мне палец сосать? Вот уж хрен, пусть масса довольствуется тем, что есть в меню.
Палец сосать. Фрейд. Хрен. Мда, в опасной близости от голодного суккуба и мысли начинают течь в несколько ином направлении. Мне кажется, что еще пара минут и я выпрыгну из своих штанов, что бы взять тебя на этом столе. Хотя кого я обманываю, скорее отдаться тебе на этом столе и на нем же потом амебой валяться пару дней зазывая девочек с едой и витаминками, что бы восстановить силы. Но чем дольше ты копаешься на столе и ерзаешь, от чего твое дурацкое платье неумолимо ползет вверх и оголяет то, что не нужно, тем меньше я думаю о том, что будет после и не проще ли будет заставить тебя убраться. И я хватаюсь за последнюю ниточку.
- Я знаю, что ты теперь Ивэли. Но Лили мне нравится больше, напоминает о тех временах, когда ты еще держала язык за зубами и позволяла делать с тобой что угодно, потому что спину клеймом жгло, потому что ты была маленькой грязной шлюшкой никому не нужной и ничего не имеющей за душой. Хренов гадкий утенок.

+2

7

налюбилась до судорог, выдохлась, отравилась
врач ей -раз- по щекам, она бледная иссиня
запах жженого, дьявола, сладкой безмерной силы
поселился в ее сенях

И ведь так просто – подойти и дотронуться, улыбнувшись. Зная, что все эти два столетия именно его одного не ждала. И так сложно – преодолеть два метра безвоздушного пространства из обиды, гордости и самообмана. Все кажется – сделаешь шаг и в груди возопят дурным голосом хорошо поставленное голливудское «НЕЕЕТ!», так и приходится спасаться от заскорузлого одиночества по чужим барам и желаниям, словно они твои собственные, словно ты сама совершенно ничего не чувствуешь. И ведь не чувствуешь – что бы ни случилось в груди пусто и гулко, так звучат давным-давно покинутые дома да старинные замки, полные бесов и привидений. А стоит посмотреть на него и чувствуешь – натянулись цепи внутренних мертвецов, проснулись спящие, сам дьявол бьет в колокольцы, тебе самой ни холодно, ни горячо, стоит сказать лишнего – рассмеешься прямо в лицо, а в груди не больно.
Ей бы чуть меньше разливного бессердечия во внутренний пустозвон и плевать на жалкие пару метров, плевать на гордость – ан нет, выцвело, выгорело, в глазах тлеют огоньки прошлого, догорают искры. Ведьма – она ведьма и есть, куда не плюнь – сплошное болота, да черти, рвущиеся из омута.
- Да, разговоры о психопатах так возбуждают. – Скептически хмурить брови, стараясь не думать о длинных ресницах, об уголках губ, в которые так и хочется целовать – скопившаяся нежность под семью замками, еще чуть-чуть и придется сцеживать, словно яд, чтобы не отравила сердце. – Бордели Франции вымерли, как и хороший канкан. На их место пришли тупики, жалкие мотели и стриптиз.
Для Ив бордель всегда был больной темой – изначально в буквальном смысле, как предмет позора, после – как предмет, позорящий искусство. Она готова была убивать каждого, кто допускал возможность халтуры и неприязни своей работы. Она пять лет прожила в Амстердаме, отдыхая душой и телом, заставив говорить о себе с придыханием и восхищением. После – ей наскучило и это. Она жила не пойми зачем – вроде бы и смысла нет, а хочется. Вроде бы тоска заглатывает заживо целиком – а все еще есть куда идти, все еще есть жестокость, которую нужно кормить, есть красивые мужчины и женщины, которых можно целовать и пить, наслаждаясь миром, в котором есть эмоции. Она признавала, что ее окружают жалкие смертные, но восхищалась их способностью жить на пределе возможностей, стремлению попробовать новое, увидеть как можно больше и желала того же. Ей нравилось гореть в аду заживо, чувствуя крики и стоны боли и наслаждения, страха и радости, она вбирала их в себя, как стремятся забрать чужое и спрятать поглубже, чтобы потом чахнуть на собственных сокровищах. Самое главное оставляя напоследок.
И вот оно, главное – стоит напротив, сияет голубыми, словно сапфировыми глазами и ты знаешь, что если подойдешь и поцелуешь его – он не станет сопротивляться. Но ты не станешь, иначе какой в этом смысл, игра распадется, карты спутаются, фишки разлетятся и потеряются. Куда идти, что делать – неясно. Но подойти, подойти-то не так страшно.
- Мне плевать, что ты будешь сосать, когда я оттрахаю пару фэйри, милый. – Встать со стола и не подойти даже, а проплыть по воздуху, двигаясь, словно змея. Радужка наливается синим, в ушах звенит. – Не переживай, для тебя обязательно что-нибудь останется.
Чувствовать свой голос, наливающийся минорными нотками, кутающийся в бархат.
- И давно ты стал таким снобом, или всегда им был?
Чувствовать каждый разделяющий вас миллиметр, отчего тело ноет и едва не дрожит. Голод в каждой клеточке тянется щупальцами к теплу, злится, но она неподвижна и непокорна. С таким упрямством и один в поле воин, и убит в первую очередь.
И хочется смотреть не в глаза, а на губы, словно не ты удав, которому по логике Дарвина суждено заворожить жертву и наслаждаться обедом, а наоборот. Но можно надавить на порезанный палец и саднящая боль отвлечет.
- Вымыть бы тебе рот с мылом. – Беззлобно, склонив голову набок. Покачать головой с видом «горбатого могила исправит», дотронуться до его щеки, без единой сверхъестественной искорки на кончиках пальцев, только колкое электричество и едва заметное онемение. – И единственное, что нас связывает с Лили – мы шлюхи, ничего не имеющие за душой. Только я нужна и у меня есть выбор, а у нее не было. Слабые умирают первыми.
Последнее – полушепотом с кривой усмешкой. Не выдержать и поцеловать – требовательно, страстно, грубо, не забрав ни капли, хотя так хочется. Ей от него ничего не нужно, даже жизни. Отступить на шаг и еще на один. Ручка двери приятно холодит кожу, которая, кажется, скоро начнет пылать.
- Время. Я хочу есть, и если дела обстоят настолько плачевно, то обойдусь смертными. Надеюсь, их ты как и раньше не жалеешь?
/и сначала поили мертвой меня водой, а затем поили меня живой
я люблю тебя одного. голода /господа/ моего.
ну и что с того/

+1

8

Зла, добра ли? — Ты вся — не отсюда.
Мудрено про тебя говорят:
Для иных ты — и Муза, и чудо.
Для меня ты — мученье и ад.

Когда родители еще были живы и я поддерживал связь с матерью, она почти все письма заканчивала просьбой отпустить призраки прошлого и начать жить настоящим. Она знала обо всех моих жертвах, о том что я делаю, чем живу, она будто путешествовала вместе со мной молчаливой тенью за спиной, а не сидела в Гернси, медленно умирая от скуки и нежелания меняться вместе с меняющейся на острове жизнью. Может я бы согласился с ней, если бы действительно этого хотел. Тогда и не было бы никаких жертв и был бы я примерным мальчиком, который просто любит переезжать с места на место и иметь обычных женщин, изредка связываясь с фэйри. Но я не хотел, мне нравилось оправдываться перед самим собой, что так нужно, что они не те, что так будет правильно и мне однажды полегчает. Я сам себе верил, замечательная была сказка, вкусная и сытная. Мне хватило ее надолго, она прекрасно утоляла голод скуки. А потом захотелось новенького и память все не давала покоя после встречи с тобой. Я терпел, заливался так, что из жизни выпадали дни, недели, пробовал излить то, что жгло изнутри на бумагу, как делали десятки мужчин до меня, но все выходило из рук вон плохо. В каждой последующей после тебя женщины я видел что-то от тебя и это меня добивало. Я не хотел снова потеряться в синеве глаз и однажды понять, что ее у меня отобрали, навсегда. Но я все равно видел и помнил, родинка как у тебя, клеймо как у тебя, поразительно похожий цвет глаз, шелк волос. И любые попытки попробовать с другими женщинами были курам на смех. Я как долбанный псих одновременно искал тебя и пытался забыть. Это проходило долго, очень долго, пока я шатался по лучшим борделям мировых столиц и выискивал чудо-женщин среди толп безликих шлюх, пока я пытался научиться жить в одном месте, а не метаться без какой-либо цели и плана. Потом я начал забывать где именно на спине это твое чертово клеймо, васильковые ли у тебя глаза или может лазурные, была ли родинка.
Время, как ему и положено лечило и песками стирало все то, что я пытался забыть. Но я все равно помнил, может не вкус твоих губ, но холод твоих пальцев, не то как ты стонешь, но то, как ты смотрела на меня после Собрания, когда наши дороги разошлись, не то как ты до мельчайших деталей выглядишь, но тебя. И во мне так долго это жило и множилось, что я уже давно привык. Привык к тому что ты со мной и к тому, что иногда я все еще сравниваю. Что когда слышу имя Лили, невольно вздрагиваю и оглядываюсь, не та ли там Лили, которую не стерли даже почти три века прожитых и пережитых. Я никогда и ни за что не признаюсь даже сам себе, что меня манит не твоя схожесть с Аморет, не твоя непохожесть на остальных. Что я гоняюсь за призраком твоим не потому, что запретный плот сладок, а потому, что всякие легковерные идиоты называют любовью. Я в нее не верю, она обманывает, умирает, исчезает, забывается. Это не то, во что действительно нужно верить и в чем хотелось бы признаваться. Я никогда не перестану думать, что ты меня раздражаешь и бесишь, что ты никчемная, дешевая, попользованная и старая, что ты кукла принесенная с помойки. Я наверное никогда не переборю свою гордость и пожалуй глупость, и не скажу, что ты мне дорога или что с тобой мне проще и радостнее дышится. У нас никогда не будет уютного дома и детской площадки во дворе, для детей. У нас может и общего ничего никогда не будет. Вероятнее всего не будет даже нас.
Но я могу сколько угодно раз, только тебе или всему миру сказать, что мне не все равно. Что твое имя я буду помнить хоть ночью разбуди. Что холод твоих рук всегда будет желаннее любых горячих объятий. Может так и должно быть, потому что ты суккуб и твоя природа позволяет тебе подобные чувства и эмоции вызывать. Но мне впервые хочется думать, что это что-то у меня внутри. Очень глубоко, маленькое, на ладан дышащее, но мое.
- Лилит, не нужно. – Я не знаю что творится в твоей голове и от того мне страшно. Я привык думать за двоих, принимать решения за двоих и мне сложно принять, что у кого-то может быть свое мнение и свое, независимое от моего решение. Я может сейчас растекусь соплями по бесконечному потоку слов, а ты рассмеешься и уйдешь. Что тогда со мной будет? – Мне не нужно то, что останется. Мне нужно все, вся ты. С голодом, с этой твоей ненавистью, Фрейдом, дурацкой манерой на каждое слово отвечать двадцатью, с любовью цепляться к словам и во всем видеть скрытый извращенный смысл. Только так.
Я закричу, беспомощный и бледный,
Вокруг себя бесцельно оглянусь.
Потом — очнусь у двери с ручкой медной,
Увижу всех… и слабо улыбнусь.

Отредактировано Ewan Hunter (2012-01-06 02:07:15)

+1

9

еще две секунды и я буду думать, что дыхание остановится,
и я ступлю на землю, неизведанную мной ранее, проглотив и выплюнув молочную белизну.
после нескольких дней (тысяч дней) поедавшей меня бессонницы
я, наконец, усну.

Если бы она была чуть сильнее – металл дверной ручки смялся бы, словно ненастоящий. Видеть, как белеют костяшки пальцев, чувствовать, как натягиваются сухожилия, как сердце по венам перегоняет не кровь, а яд, она чувствует себя раздувшимся скорпионом, она знает, что сейчас как раз тот момент, когда пора уходить. И она поворачивает нагревшийся металл, за дверным проемом спасительный коридор, где ей абсолютно нечего бояться. Главное, не смотреть ему в глаза.
Господи боже, его взгляд словно море Баренцево, нырнуть с головой и не вынырнуть. Или Мертвое. Ну конечно же, оно Мертвое – вот ты идешь по воде и не тонешь, а в голове гудит. Его взгляд – словно выстрелы в предрассветной дымке, в час, когда прощаются с заключенными. Она чувствует, как во всем ее теле появляются маленькие отверстия, а вместо крови сочится прогорклая мгла и она везде.
Она точно знает, что не нужна ему. Виной всему воспаление эгоизма – как же так, столько лет по одному и тому же кругу, а тут сбилось, сошло с рельс, кукла сбежала и не вернулась. Она знает - последнее, что ей нужно делать – остаться. Ей кажется, что ее безумие в грудной клетке поет и пляшет под разлагающимися остатками чужого неба в окружении мертвого воронья с вывернутыми крыльями. Ей пора уходить, так хочется есть, так хочется потеряться.
Знал бы он, сколько в ней ежедневно варится яда и насколько сильно она устала ворочать в себе всю эту дрянь. Если бы только Лили не бросила ее одну в этом холоде и темноте, все было бы проще – ничего не нужно решать, Лили осталась бы, не задумываясь, как бы не было больно потом, Лили никогда ни о чем не жалела. Но она не Лили, она обязана беречь их общее сердце в окружении надежных катакомб из бесчувствия.
Да, она ничего не чувствует. Забираясь без стука – сердца под кожу, страх сжимает горло стальной перчаткой. Да какая разница, что будет потом, что станет завтра – завтра она уйдет, разве не она ли клялась жить одним днем, делать все, что захочется, не задумываясь о последствиях. А сейчас ей хочется чувствовать его губы на своих губах, чувствовать, как бьется его сердце. Ей нужны от него – что бы ни было – пряник и кнут, чтобы были силы оставаться бессердечной сукой, ломать жизни, разбивать сердца, она чувствует, как заканчивается завод в ее внутренней шкатулке.
только ты есть и сын и отец и праведник мне и грешник.
только ты есть огонь и вода и женщина за роялем и ее онемевший рот.
я ношу на себе надежно скрытое под одеждой
твоим голосом твоим именем отпечатанное тавро.

Она не верит ему. Из-за открытой двери доносится музыка и пьяные голоса. Ей хочется быть пьяной, хочется рассмеяться и хлопнуть дверью, ощущая довольное урчание внутренних мертвецов. Если хочется – нужно делать. И она смеется, делает шаг, хлопает дверью. Оставшись внутри.
Посмотри на нее, от нее болит сердце, в сердце ненужный шум. Ивэли корень всех проблем и бед этой пропасти, сорняк, который принято выкорчевывать. Она и рада вырвать из себя все нервные окончания в недрах душных сердечных камер. Ей нельзя быть с тобой, но руки к тебе тянутся и кажется, если тронешь – на теле останется раскаленный след от твоей руки.
Ей не нужны покой и забота, ей не нужна нежность, не нужно тепло, давным-давно покинувшие ее дом. Ей нужен ты, ненавистный, упрямый, гордый, красивый, настоящий. Она никогда не отдаст того, что принадлежит ей, ей хочется, чтобы ты ей принадлежал. И плевать, сколько еще у тебя будет женщин, сколько из них коснутся твоего сердца (а в груди воет жадное: «Пусть попробуют, загрызем любую» и Ивэли с ним охотно соглашается). Душу она заберет с собой.
Все едкое и ехидное застывает на кончике языка, слова-иголки вонзились в нёбо и сил хватает только на то, чтобы покачать головой.
- Ты же знаешь, что на самом деле я тебе не нужна. – Никому не нужны сумасшедшие. Только таким же безумцам, остальные слишком ценят свою жалкую никчемную жизнь, закольцованную в неизбежность. – А мне не нужен ты. И плевать.
Она слышит, как жизнь начинает трещать по швам. Целовать его, с головой опуститься на морское дно сапфировых отблесков. Голод впивается в разум, она огрызается – ни капли тебе не отдам. Он незаметно вытягивает по чуть-чуть.
только я есть и голос разума и мгновение и богиня,
захлебнувшийся желчью собственной выцветший Посейдон
ты придешь завтра к морю и что если море тебя не примет


всего лишь сон.
поймать мысли в ноты

Отредактировано Ivelie Hazeheart (2012-01-06 14:17:52)

+1

10

Я сделал всё -
И всё оставил,
В моей игре
Почти нет правил,
И мой герой
Не держит строй
И лезет на рожон...

Мне кажется, что мы с тобой два левых сапога засунутые в одну коробку под видом пары. Такие красивые на вид, удобные, дорогие, купленные за большие деньги у улыбающегося продавца, который не глядя вытащил нас со склада и радуется проценту от продажи. И с нами вроде что-то не так, будто косим куда-то в сторону оба, но от того менее красивыми не становимся. А потом раз и оказывается что ходить невозможно, мы постоянно путаемся, цепляемся, кошение в сторону становится все заметнее и наконец до всех доходит, что мы просто не пара. Мы похожи, нам бы быть вместе, но мы не половинки друг друга, мы оба не те.
Все именно так, нам может будет по пути, но вместе неудобно, мы будем цепляться и падать. Я может хочу стать правым, что бы быть идеальной парой для левой тебя, но никогда не буду, могу потребовать это от тебя, но ты тоже будешь считать, что мне нужно измениться, а ты и так хороша. Потому что мы одинаковые и вместе никогда не уживемся. Нам в конце концов станет скучно. Додумывать друг за друга мысли, договаривать предложения, понимать с полуслова, знать действия друг друга наперед и чувствовать одно и то же. От этого все устают, потому-то и говорят, что противоположности притягиваются. Белое и черное, правый и левый, злой и хороший. А мы оба черные, оба левые, оба злые. Природа против нас, но не против тебя и меня шагающих где-то совсем рядом, пересекающихся, но не соединяющихся.
И меня бесит мое бессилие в этом вопросе, тут я кукла в руках у судьбы, которая дергает за нужные ниточки и нажимает на одной ей видные точки. Я ломаюсь, рвусь на свободу, но нити становятся все крепче и не отпускают. За триста с лишним лет от этого устаешь. Я устал от всего, от того что не могу быть единственным хозяином своей судьбы и управлять ею как хочется только мне. Устал от одиночества ставшего верным товарищем. Устал видеть во всех окружающих меня людях только коллег, пользу, выгоду, мне может хочется посчитать кого-то другом или отдаться целиком и полностью одной женщине. Хочется, но не можется. Я как будто бракованный и ты лишь лишнее тому подтверждение. Будто я не создан для того что бы иметь нормальные отношения. Большую часть времени мне наплевать, меня устраивает полная и безграничная свобода, то что я никому не принадлежу и ничто меня не держит. Что не нужно растрачивать себя в быту, ссорах по мелочам, ревновать, сходить с ума, быть верным. Это не для меня, я не могу быть с одной и запретить себе смотреть на других, ухаживать за ними, спать. Я не люблю говорить о своих чувствах, даже если они есть, потому что мне все еще трудно. Но иногда бывают моменты, не иначе как космические месячные, когда молотком по вискам бьет, что я одинокий никчемный идиот с глазами старика, который прожил три века и не нажил ни кола, ни двора, ни бабы.
Я устал притворятся милым и добрым пареньком с тонкой душевной организацией, который может под окнами спеть, стихотворение в ресторане прочитать, лапши сопливой на уши навешать. И только дуры могут влюбиться в меня настоящего. Иногда это кажется очень печальным, все хочется влезть в чужую шкуру и понять каково это быть кем-то другим, другим человеком, с другими интересами, взглядами, моральными принципами и устоями. Может я просто поддаюсь влиянию нового времени и превращаюсь в ванильку. Может схожу с ума и совсем скоро начну страдать раздвоением личности. Плохой Хантер и хороший Эван. Может мне снова скучно. А может это долгожданный кризис среднего возраста и сопутствующие ему комплексы. Того глядишь скоро найду у себя мнимую лысину или седой волос или грамм лишнего жира и превращусь в пьющую, толстеющую и вечно бубнящую свиномассу. Может и желание найти в себе чувства к тебе можно отнести к кризису, скуке или схождению с ума?
- Я тебе нужен, иначе бы тебя здесь не было. – Заткнись, Ив, хотя бы раз промолчи и не испорть момент своим злым трепом, когда каждое слово сочится ядом, как будто ты даже не в состоянии это контролировать. Просто привыкла язвить и жалить, и не можешь переключиться на иное состояние. Это портит идеальный образ тебя, сложившийся в моей голове. Спасают положение только твои пьянящие поцелуи и ласки, которые отбирают силы и заглушают голос разума, подчиняют твоей воле, но и с тем желанны и мне кажется, что если ты сейчас отступишь, то я умру. Я хочу что бы ты целовала меня снова и снова, хочу ощущать твое тело под моими горячими ладонями и слышать как бьются наши сердца обгоняя друг друга. От тебя пахнет желанием и я хочу еще больше, хочу зайти еще дальше и в какой-то момент перестаю думать. Мои руки снимают твою куртку и поднимают платье. Усаживают тебя на многострадальный стол, сжимают, гладят, ласкают. В то время как разум затуманен настолько, что я даже и не помню что хотел сказать или сделать, я только хочу, хочу, хочу.
Любой валет в её большой колоде
Падёт, как жертва ревности слепой
Она одна и от меня уходит
Давно проторенной тропой

Отредактировано Ewan Hunter (2012-01-06 17:39:02)

+1

11

I've looked long, i've looked far
To bring peace to my black and empty heart.

Она боялась почувствовать что-либо еще кроме обычной страсти и желания, свойственных суккубам и не вызывающим беспокойства. Она боялась не почувствовать совсем ничего – это только в книжках написано, что бесчувственным жить легче, а на самом деле бесчувственным душно и бессонно – боль и страх это чувства, недоступные для таких как они, внутренних пустозвонов. Ив не любила себя обманывать, хотя и делала это с постоянством, достойным самого упрямого барана-мазохиста с хобби по прыжкам на грабли всех видов, цветов и размеров. И только зеркало, эта блестящая стекляшка, показывало ей то, что она хотела видеть – холодность, полуулыбку, волны волос – одна к одной, ни единой выбившейся из прически пряди, идеальную жизнь, не оставившую ни морщинки на этом лице. Красавицу, уколовшую палец льдинкой и превратившейся в Снежную Королеву.
И каждый поцелуй, словно последний - она отсчитывает их отголоском сознания, канувшего в забытье, словно метроном. Она уйдет после этого. Или этого. Нет, наверное после этого. Сил уже достаточно для того, чтобы пройти пешком пару кварталов и на десерт осчастливить припозднившегося незнакомца или незнакомку, но одно дело мысленная прогулка и другое – обменять эти губы, руки, запах, огненные печати на коже в форме его губ на холодный ночной воздух, в котором нет ничего, кроме презрения к себе, как раньше, целую жизнь и иную вселенную тому назад. Примечательно – после каждой встречи с Эваном, Ивели себя ненавидит.
Кожа почти плавится от его прикосновений, Ив не удивится, если заметит свежие ожоги – как снаружи, так и внутри. Старые едва зарубцевались, почему бы не приобрести новых, да, Ивели?
И бесы внутри подмывают сказать столько гадостей, на сколько хватит прерывистого дыхания, но губы заняты. Ей хочется, чтобы ему было больно, ей хочется, чтобы больно было ей – эта эмоция самая сильная, иногда без нее совсем тоскливо.
Разорвать рубашку с глухим стуком пуговиц о столешницу, пробормотать лукавое «Ой», якобы, сам виноват. Ногти впиваются в его кожу, волосы падают на лицо, закрывая лихорадочный блеск в глазах. Это особый вид лихорадки – ненависть, замешанная на страсти и необходимости, одержимость, подпитываемая стокгольмовским синдромом. Ив осознавала – уйди она несколько минут назад, никогда бы больше не смогла дотронуться до него, единственного божества, в которое она еще верила.
Колени сдавливают его бедра, мир стремительно кружится над головой, она целует его в шею, кончиком языка касается ключиц, впадинки между ними, наслаждаясь каждым мгновением, упиваясь самой мыслью, сладкой, словно мед на острие ножа, жалящей в самую сердцевину – этот властный, жестокий, совершенный мужчина никогда не будет ей принадлежать по-настоящему и это прекрасно, нужно ловить момент. Хотя хочется ядовитых слов, пожеланий не быть тряпкой, но она молчит, только воздух с губ срывается со щекочущей хрипотцой. Скользить руками вдоль линий его плеч, дразнить свое и его тела легкими касаниями, когда хочется больше, когда до дрожи необходимо чувствовать его в себе, а любой сантиметр ткани раздражает до полубезумия. Прижимать его руку к своей груди, неотрывно впиваться взглядом в его лицо, замораживая в памяти каждое выражение, чтобы рассмотреть на досуге, ей так нравилось мучить других, но еще больше – саму себя.
Так приятно отгородиться от всего сущностью суккуба – страсть и секс как способ выжить, никаких чувств, кроме наслаждения и мимолетной эйфории, никаких обязательств – это понимаешь ты, это понимает «донор», все довольны друг другом. Где-то глубоко в груди начинает свербеть раздражение – он не имеет права на нее целиком, но и тех крох, что достаются первым встречным – тоже. Она обязана ему всем, что у нее есть. И тем, чего нет.
Провести ладонью по его щеке, волевому подбородку, который склонится перед ней только если применить силу суккуба, он сыт наполовину, но не готов упускать добычу.
Как и прежде восхищаться каждой его клеточкой, каждой частичкой, которые ненавидит и желает все до одной. Движением, достойным профессионала, расстегнуть брюки, скользнуть вниз по оседающей ткани рукой со всей возможной нежностью, откуда только взялась, дотронуться с вырвавшимся из груди воздухом, голос низок и минорен, только бы не дрожал.
- Как приятно чувствовать, что ничего не изменилось. – Почти без яда, почти – без него она никуда, кровь и разум давным-давно отравлены, чтобы прочистить потребуются десятилетия, которые есть у нее, но нет у них. Только одна ночь, плавно перетекающая в утро.
So long day. so long night
Good lord, be near me tonight
Is he near? is he far?
Bring peace to my black and empty heart

+1


Вы здесь » ShadowPlay » .апрель » [M] Checkmate...Yes/No


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно