В Дублине сумрак, туман и снег пушистыми хлопьями с небес, тает сквозь пальцы,  рассыпается  по изумрудной траве или исчезает под ногами у темно-серой мостовой.  Уже не осень, еще не зима.  Его, Нейтана, озноб берет всякий раз, когда возвращается в родные края, на до боли родной остров.  Будто сдавливает что-то грудную клетку и мешает вдохнуть, напрочь мешает дышать, отравляя легкие запахом соленого осеннего моря с побережья, проникает в мысли, рождает давно забытые воспоминания.  Если Корк – город его слабости, то Дублин – город несбывшихся воспоминаний, в котором он, прошлый, потерялся и не нашел дорогу домой.  И эта череда бесконечных дней.  Есть работа, далеко отсюда. Далеко? Отлично, чем дальше, тем лучше.  Лучше бы вообще не возвращаться. Но каждый раз приходится.
Он здесь уже несколько месяцев и еще не нашел времени навестить друзей и родных. Да и смысла уже не видит. До сих пор вспоминает их затравленные взгляды и шепот за спиной. Темный? Зря он сюда пришел, его здесь и не ждут больше. И каждый раз злоба берет, что когда ему, мечтающему о свете, нужна была помощь, все отводили глаза и прикрывались законами и страхом перед войной, которая никогда и не заканчивалась.
Этот вечер он бы с удовольствием провел, наглухо закрывшись в своем номере с видом на залив,  отпивая мелкими глотками крепкий кофе с виски, а лучше всего виски с кофе, чтобы мысли опьянели настолько, что их и не осталось вовсе. Это время года ему хочется все пропить, без остатка и больше никогда к нему не возвращаться.
Снег путается в волосах,  холодными льдинками засыпается за шерстяной воротник пальто, отчего Нейт непривычно сутулиться, словно недовольный внезапной сыростью кот, и ускоряет шаг, чтобы быстрее добраться до любимого паба, до которого, под порывами снежного ветра, идти оказывается дольше, чем обычно. Отличное место не только чтобы согреться и отдохнуть от ненужных мыслей, но и встретить кого-нибудь дружелюбно настроенного, готового стать теплым приятным ужином. За что он не любит снег, так это за то, как выглядят на нем капли крови, слишком поэтично, замерзают кристаллами цвета «Бордо», такими яркими, что режет глаза. Его, устали от разноцветных красок, будто он художник, отказывающийся носить другие цвета, кроме черно-серой гаммы, потому что нужен постоянный отдых от оттенков и эмоций. Ему больше по душе ледяное спокойствие, тусклый мерцающий свет фонарей и тишина.
А бар встречает его, такого хмурого и пасмурно-снежного, звуком улыбок и нетерпеливым трепетом сердец, стуком, отдающимся в ушах так громко, что трудно сконцентрироваться на чем-то еще. Значит, он сегодня не задержится здесь надолго.   Удобно, когда барная стойка так приглащающе-близко от входа, нет нужды снимать потяжелевшее от влаги пальто или затравленным взглядом искать свободный столик в пятницу вечером.  Он почти улыбается, вспоминая, как в последний раз они с братом устроили его любимое «дойти до дома, останавливаясь и остаканиваясь в каждом пабе, который встречался по пути». Ему тогда только исполнилось шестнадцать, и это было чертовски весело, учитывая, что к праздничному торту оба пришли изрядно навеселе, а свечи догорели несколькими часами ранее. Учитывая, что его не стало несколькими днями позже.
- Виски и…виски. – Протягивает он, лениво облокотившись на стойку, роняя талые снежинки с волос на отполированную поверхность стола, и многозначительно поглядывая на бутылку «Баллантайна» на зеркальной полке. Ему нравятся едва заметные нотки шоколада, красных яблок и привкус ванили, которые приходят на смену согревающее-обжигающему горло виски. Ему не надо очаровывать или пытаться понравится, можно досчитать до десяти и заказать самый дешевый коктейль, скучающей девушке рядом, и до тошнотворной скуки знать, что она не откажется. –Прохладно сегодня. Ждете кого-то? Нет? Я тоже один. Нейтан, будем знакомы. – При знакомстве целует в щеку, не вслушивается в голоса, отвечает односложными привычными фразами, с едой не разговаривают, иначе это уже признаки шизофрении.
Улыбаться равнодушно, ловить на себе восхищенные взгляды и чей-то другой, со спины. И тогда обернуться, и не поверить, остолбенело изучая знакомые черты, непокорно встряхнуть головой, будто отгоняя снежный морок.  Не заметить, как губы едва дрогнут в улыбке, живой и настоящей, а сердце остановится так резко, что шум оглушающей пустоты будет эхом отражаться по венам,  пока он, потерянный,  не прошепчет, куда-то пропавшим голосом,  на девятилетие забытое «Здравствуй».

Мы взрослели быстро, что было — мёд, превращалось в медь.
Это все, чтоб выжить, душа моя. Чтобы не сгореть.
Сейчас ее было так много, что мысли кружились снежным вихрем, мешая даже поверить, но нет, она настоящая, никто так больше не обнимет.
Раньше любое волшебство было доступно только им двоим, врывалось в двери без спроса, незаметным ветром разнося непокорный смех. Раньше каждый взгляд – открытая дверь. Без стука. Он знал, если задумает прыгнуть в февральский холод и темноту, ему не быть одному. Ее сердце здесь, бьется ничуть не слабее, чем  его. Знал – по нему есть кому плакать, если он опустошенный и обессиленный задумает не вернуться домой.  И он не вернулся.  Раньше, в той чужой, не его жизни, он еще помнит, каждая встреча праздник.  Сейчас – только названия и навсегда утерянное прошлое, прошедшее.  В авиации есть термин, обозначающий мгновение, когда самолету уже не хватит топлива, чтобы вернуться назад на аэродром, с которого он вылетел. Этот момент принято называть точкой невозврата. Одно мгновенье, после которого возврата назад уже нет. Ее взгляд в день Собрания – его персональная точка невозврата.
Она стала постоянной гостьей его кошмарных снов, в которых она еще вместе с ним, по-прежнему держит его за руку, глаза сверкают болотными огнями и горят, будто знают все тайны нелепой вселенной, но ему слишком рано узнать их все. Смеется, словно она колдунья и лишь крепче сжимает его холодные ладони, сетует, что в нем так мало тепла. И ему все равно,  пусть даже все это ловушка, происки злого волшебства, ради этих глаз он готов вариться заживо в котелке, приправленный  густым раскаленным медом, завороженный, приговоренный. Идет за ней как безумец, на голос, не разбирая дороги. «Тише. Не разбуди никого. Тебе к нам больше нельзя. Тебя нет». – Она улыбается сквозь шепот, приглашает войти домой. И он не боится. Ни капли, она ведь рядом. Сказка снова продолжается, из них двоих только она знает ее наизусть. Только не шуми. Делает шаг на встречу, через порог, но он слишком увлечен и неловок, не замечает, как смахивает чашку с тумбочки, ее любимую. И вот она разбивается вдребезги, оглушающим звоном осыпается на пол, и он, так же как сотни ночей подряд, видит  ее последний взгляд, смесь разочарования, неверия и удивления. Будто оборвалось что-то или разбилось, снова и снова возвращая к моменту, с которого нет возврата.  Смотрит на осколки, не в силах взглянуть в глаза, но все равно кожей чувствует на себе ее взгляд и, нелепо извиняясь, говорит: «Я сейчас все уберу. Все исправлю». Но осколки бесконечные. И ему так и не проснуться.
- Ты никогда не звонила. – Иронично улыбнется, посмотрит невозмутимо.  Только музыка бьется четырехтактным ритмом. Сердце в груди стучит в унисон, а там, между ударами, помнишь в далеком детстве – море и оледенелые скалы? -Я тоже. - Один:один? Въедается взглядом, и что там на ее лице – восторг, проблески ирреального чуда в глазах или всего лишь его отражение, прожженного и так и не вернувшегося домой? Годами все, чем он мог довольствоваться, это осколками. Иногда он встречал ее черты в других – выпивал все досуха, будто безумец, мечтающий заполнить пустоту.  Но пустота так и не уходила,  и вскоре они срослись, словно близнецы, теперь не разберешь.  Он не важно выглядит для того, кто на долгие девять лет держал все чувства под запретом, не позволяя ни толики. Будто одичалый волк, вздрагивает от ее прикосновения, завороженный и не понимающий. Замечает, что на них все смотрят. На них всегда все смотрят.
– Я подрос, отрастил щетину и нажил заклятых врагов, - ухмыляется, примеряет маски, если расскажет ей все, она развернется и уйдет.  Но ведь ее не обманешь, взгляд все равно не соврет.  Ты только не бойся, никогда  не бойся. Возможно, в нем слишком мало света, но ведь и за окном давно ночь. - А что ты? - Ему кажется, если он сейчас к ней прикоснется, то она все поймет и ускользнет в ноябрьскую мглу . К черту. Глаза мерцают серебряной дымкой, один шаг, и она снова оказывается в его объятьях. Сквозь ее плечи видит десятки любопытных лиц, шепчет  у самого уха, едва касаясь губами волос:
-Ну и шум ты здесь устроила, Лин.
В голосе умиротворение и довольный рокот прибережных волн, только охрип немного, будто выстужен январским холодом. Хорошо, что нейтральная территория. Хорошо, что рядом никого чужого. Она ведь не считается, она твоя.

И, хотя мы живы, но каждый третий вполне слепец,
годный только выть и на месте шва оставлять рубец.
Нас осталось двое на пепелище: лишь я и я.
Впрочем, это сказка. Всего лишь сказка, любовь моя.

- Прыгнем? - хватает за руку, - Прыгнем, ну? Это легко, ты просто лови волну.
Ветер так резок, хочется огляну... "ться" остается в вечном ее плену.
- Прыгнем? - такая радость, что я тону.

Попробуй, отыщи его прежнего в череде безвозвратных лет. Не получится. Затеряешься среди алых морей, истошных криков и потерянного прощения.  Он скорее улыбнется криво, почти хладнокровно и не отведет сияющего зимой взгляда, проморозит насквозь и уйдет, так и не оглянувшись. Такого как он не зовут в промозглой темноте, не пытаются отогреть  горячим чаем, сокрушаясь, что мед и лимон закончились снова, по таким только плачут, как по всему ушедшему.
А он разучился делать это так давно, что, кажется,  вечная засуха в глазах, и если вода испаряется, то соль ведь где-то остается? Он редко придается воспоминаниям, давно не бродит по улицам в поисках знакомых мест, запер все в глубине опустевшей души и принимает только в малых дозах, чтобы сердце не оттаяло и не зажило, иначе стук испугает его до чертиков.
Первый год представлял собой череду сумрачных дней,  где он, оторванный от привычной реальности,  терялся, среди незнакомого темного мира, пугающей честности, кровавых законов и пошлости вперемешку с роскошью. Бери, что захочешь, главное не отступиться от цели и не оступиться тоже. И начинается.  Убей.  Кровь, как кровь. Теплая. Тебе же нравится. Еще одно только для тебя.  Нет, не опротивело, только не в Корке, поручите другому. Мам, слышишь? Я убил его, мам.  Убил. Лиам, может спать спокойно. Нет, мне нельзя приезжать.  И снова, по кругу. Годами бесконечно. Только не забыть бы ее глаза.  Надо отдать должное, темным было, что ему предложить взамен.  И если светлые связывали руки, как могли, то темные не только развязывали, а еще и искренне умилялись, гадая и делая ставки, сколько еще мальчик, воспитанный на законах светлых, выдержит их.
Второй был сложнее. Отчаянно хотелось домой. Съездить, позвонить, хоть что-нибудь. Это как забирать последний кислород в легкие в душной комнате.  Знаешь, что его уже не остается и появляется приступ слепой паники, от нежелания распрощаться с остатками на выдохе, хотя знаешь, что можешь прожить и без него, но уже другим. И если раньше он еще мог притворяться и обманывать себя, что сторона ничего не значит, и он может вернуться, как пожелает. Воображать, будто  уехал в колледж всего лишь на год, больше не имело смысла, вместо этого он попал на каникулы в ад, где так забавно припекало, и сервис был отменный, что ему даже начало это нравиться.
На третьем он вошел во вкус. Темные только диву давались и радостно потирали ладошками, приговаривая, что «нет ничего страшнее слепой доброты, замешанной на полной уверенности в своей правоте». Как они  до этой чуши додумались, где их логика, и в чем они увидели доброту, Нейтан понять не мог, но разубеждать не пытался, лишь холодно кивал в ответ и не пропускал ни одной возможности подтвердить их восторги. Его перестало волновать, что думают о нем светлые, особенно те, кто когда-то любили. Он научился не обращать внимание, что темные не жалуют его тоже, а многие и вовсе боятся.  С его историей и «профессией» ничего удивительного в этом не было, а находится на отшибе двух кланов, ему даже нравилось. Главное не строить иллюзий и четко понимать, к какому из них принадлежишь ты.
Четвертый. Пятый. Шестой. Седьмой.  Восьмой. Девятый привел его сюда.
- Переходи на сторону тьмы, у нас полно обогревателей..- пытается шутить, но звучит до хрипоты неестественно,  и ком непривычно подступает к горлу, отчего улыбка выходит слишком уж вымученной.  Он ведь и правда не помнит, когда в последний раз останавливался в дешевой гостинице, преимущества темных.  Достаточно одного прикосновения и этот мир отдаст все, что пожелаешь. Почти все. Взгляд по привычке изучающее скользит по ее фигуре, ищет слабые места, неприкрытые участки кожи. Запястья, ладони, шея. Он резко выдыхает. Да что с ним такое? Это же Айлин, на нее нельзя смотреть как на врага.  На нее нельзя так смотреть. Вздрагивает от прикосновений.
-Ты только не переживай, щетина тебе бы не пошла. Я пару раз видел бородатых фэйри, зрелище пострашнее гоблинов, это точно не твое.  А вот музыка.. – он на секунду задумывается, теряясь в ее абсолютно невероятной улыбке.  Он знает, ей не нужно его одобрение, но он бы одобрил, если был бы рядом. Если. Музыка всегда жила в ней, он все еще помнит, как она уютно устраивала голову у него на коленях и напевала сказки под шепот волн, пока он осторожно перебирал ее шелковистые волосы.  – Всегда считал, что тебе медведь на ухо наступил, сирена.  Бедолаги твои соседи, уговорила, вышлю им беруши, как бесплатный бонус. – Он по-мальчишески озорно улыбается, смеется.  Она так близко, что трудно не почувствовать волны смеха исходящие от него. Быть вместе так просто и привычно, что кажется снова можно дышать настоящим кислородом, после девятилетнего голодания пьянящим настолько, что вот-вот задрожат колени. Только воздух снаружи - по-прежнему густое пепельное марево, вдохнешь, глотнешь и чувствуешь, как обжигает все внутри.  Да и она ведь все равно все поняла на выдохе.
- Давай уйдем? Дело не в них. Тебе со мной может быть небезопасно, –  Выпускает из объятий, так и не ответив, мир понемногу перестает кружиться в снежном вихре и встает на свои места, а там, она – светлая. - ..если увидят вместе. – слова тягучей горечью оседают в горле. Если протянуть ей руку, можно досчитать до четырех, пытаясь угадать момент, когда в руках окажется ее ладонь.
-Ну же, Лин. Выбирать тебе.

Руку дает и смотрит - глаза в глаза. - Прыгнем! - смеется, пробует приказать,
Ветер толкает в бок. - Не смотри назад! - с ней невозможно драться и отказать:
- Прыгнем.
А небо - чистая бирюза!

Если долго смотреть в  ее глаза можно легко представить зеленые луга,  запах сочной травы и невесомое касание теплых солнечных лучей скользящих вдоль по обнаженной коже.  Ее смеху просто невозможно сопротивляться, и его собственный легким рокотом разносится по залу, тонет в гуле голосов.  Еще с детства, они забывали обо всем на свете, стоит им двоим оказаться на расстоянии вытянутой руки, а весь мир переставал существовать, оставляя вокруг лишь декорации.  Прошли годы, от его взгляда все еще не ускользает ни одна деталь: новое мелодичное звучание ее голоса, даже когда она так привычно мелет чепуху,  взгляд со смешинкой, теперь смотрит на него снизу вверх.  Порыв легкого ветерка путает табачный дым в ее волосах, Нейт отводит взгляд, два холодно-голубых зрачка с интересом изучают дубовую стену, там его и Айлин тени неподвижно застыли в нескольких дюймах друг от друга, окруженные тусклым светом. Ее силуэт слишком изящный для этого прокуренного насквозь паба. И женственный, на выдохе отмечает Нейтан, будто в одно мгновение образ девочки-подростка из его мыслей испарился, оставляя после себя еще более приятное видение.  Теперь он наконец-то знает,  почему  утомленные путники загипнотизировано следовали на зов ее предков-сирен, он и сам готов как слепец идти на этот голос, даже зная, что впереди острые скалы.  К этой новой Айлин нужно привыкнуть.
- Я всегда с тобой и здесь нечего выбирать. – Ее голос звучит так уверенно, что Нейт хмыкает, готовый поспорить и развести целую дискуссию о трудностях выбора в эти нелегкие дни. Совсем как раньше, когда оба могли ночь напролет доказывать друг другу нелепости, например, существуют ли еще единороги. Он, в конце, всегда с ней соглашался, просто знал иначе она пойдет искать доказательства самостоятельно и непременно где-то потеряется, а когда он ее найдет, будет, несмотря на дрожащий голос и поцарапанные колени,  зажав в руках клочок белой гривы, уверенно утверждать, что у нее все хорошо. С ней невозможно было спорить.
Ее ладонь привычно зажата в его руке, он чувствует, как бьется ее сердце, каждый удар чуть быстрее, чем следует.  И только тогда понимает, что так боялся ее ответа, что не решался даже дышать. Вдыхает, только когда массивная дубовая дверь скрипит у них за спиной, звякнув колокольчиком на прощанье.
Он любуется, как снежные хлопья кружатся в свете фонарей, танцуют вокруг ее хрупкого силуэта, словно заколдованные осыпаются вниз, так и не касаясь. Ему кажется, она, будто соткана из света, достаточно не выпускать ее руку и темнота уйдет.  Это как держать в руках что-то запретное и хрупкое, уже не предназначенное ему, никогда не предназначенное ему.
-Су-са-нин? – растягивать незнакомое слово, встряхнуть волосами, прогоняя назойливые снежинки, и жмурится, когда холодные капли попадут за воротник, - а он что натворил? Лиам как-то сказал, что ты разобьешь мне сердце, но у меня есть непоколебимая уверенность, что ты начала с мозга, Винн. – смеется, чувствуя снежный холод на губах, заранее готовясь увернуться, если она снова вздумает ткнуть его в бок.
Смотрит вперед на усиливающийся снегопад, молчит, не зная с чего начать, только пар от его дыхания осыпается на тротуар мелкими льдинками.   
Нет ничего естественнее и проще, чем идти рука об руку по заснеженным улочкам Дублина. На несколько метров вперед ничего не видно за плавно стремящимися в объятия земного притяжения снежными хлопьями, а редкие прохожие удивленными белоснежными привидениями выплывают у них на пути, когда они сворачивают на безлюдную набережную Лиффи.
-Ты бываешь дома?- Ему кажется, если он продолжит молчать, то она непременно убежит, скроется в снежном водовороте, и тогда он снова потеряет ее на долгие годы, так ничего и не объяснив. Да, никто  не прячется лучше, чем она, но ведь никто и не находит быстрее, чем он.  Он не хочет тратить драгоценное время, на бессмысленные поиски, поэтому на всякий случай еще крепче сжимает  ее ладонь.

Он соврал, когда сказал, что никогда ей не звонил.  Прошли месяцы прежде, чем ему хватило смелости, чтобы набрать ее номер. Ему отчаянно хотелось все объяснить,  но каждый раз слова застревали в горле, стоило только услышать гипнотический звук гудков. Он звонил, но так и не дозвонился, из раза в раз не находя подходящих слов, чтобы начать разговор.  Теперь ему казалось, что обычное молчание и с трудом произнесенное «Привет», сказало бы ей больше любых слов. Но момент давно потерян,  и Нейтану, слушая звук ее голоса, остается только пожать плечами, сохраняя непроницаемую маску на лице.  Он, некогда светлый и искренней, теперь умеет произносить ложь так, что она звучит сладким ядом, чарующим и убийственно-правдивым, умеет скрывать то, о чем оглушающими ударами кричит сердце.
-Морин и Стивен не сделали ничего! – с презрением перебивает он, но все же дает Айлин договорить. Прошло достаточно времени, а он все еще не может подобрать нужные слова, чтобы хоть что-то объяснить, поэтому неожиданно для себя начинает издалека:
- Ты знала, что моя семья принадлежит к древнему роду, что таких как мы единицы? Если посмотришь на мою родословную, то не найдешь там ни одного представителя другого вида, в наших жилах не просто так течет кровь древних, она связывает нас гораздо сильнее любого магического заклинания. Для нас с Лиамом сказочное «мы с тобой одной крови» не было красивой метафорой, мы росли, зная и веря в это,  - его голос звучит ровно, выдавая в нем хорошего рассказчика, - Но быть древним - это не только большая сила, но и большая ответственность.   Скажем так, другие, менее древние, представители моего рода не слишком дисциплинированны и нашей задачей было держать их под контролем. Именно поэтому наш вид всегда находился в стороне от политических интриг и войн, хватало проблем и в своем клане, который, к слову, никогда не был маленьким. Но Лиам, ты же помнишь, какой он был,  его не просто все любили,  ему слепо верили  и впервые за тысячелетия шайка разрозненных, эгоистичных созданий сплотились, готовые в единодушном порыве исполнить любую его просьбу, принимая это как истину.  Иногда мне кажется ему была подвластна какая-то магия... В итоге за его плечами стояла целая армия, а он даже не осознавал этого. Он был слишком «светлый». – В голосе Нейтана впервые слышатся нотки брезгливости. Он до сих пор помнит, каково это - жить среди светлых. Когда фальшивое чувство доброты, заботы и защищенности накрывает, словно ватное одеяло и кажется, ни один холод на свете не способен поникнуть сквозь его теплые объятия, свободная рука непроизвольно сжимается в кулак.
-В тот день, - он на несколько секунд будто теряет голос, продолжает хрипло, видно, что слова даются ему с большим трудом и не надо быть телепатом, чтобы понять о каком именно дня идет речь, - мы все поняли, что что-то не так.  Но это я нашел его, - он горько усмехнулся, - Лиам всегда говорил, что это мой дар.
Его шаги по темной мостовой становятся медленнее, сырой ветер путается в волосах, и Нейт нетерпеливым жестом смахивает снежинки с непослушных прядей.  Кажется, его мысли витают так далеко отсюда, что за ними уже не угнаться:
- Лиам лежал захлебываясь собственной кровью.  Нашей кровью. – В голосе сквозит неподдельная злоба. - Его оставили умирать в одиночестве как бездомную собаку, в грязи, на окраине Корка, просто выкинули на обочину на съедение воронам. – Каждый раз от воспоминаний, его начинает подташнивать. Их, молодых и сильных, всегда тренировали, как правильно питаться, не убивая людей, как на сто процентов использовать свои способности,  как защищаться, как не нарушить закон и не раскрыть себя. Его никто не научил тому, как вести себя, когда твой брат задыхается от боли, нашпигованный серебряными пулями, словно по нему стреляли как по мишени, просто для развлечения. И слышать, как затихает его сердце.
Нейтан  закрывает глаза, чтобы отогнать непрошенные образы, но они становятся только ярче, он резко открывает глаза, встречаясь с ее взглядом.
- Лиам едва успел мне все рассказать. Видит бог, Лин, он думал, что темные убили его ради какого-то ритуала, что им просто нужна была кровь древнего.  Но знаешь, что выяснил я? В моей голове все никак не укладывалось, зачем темным было мучить его до смерти ради нескольких капель крови. А потом.. Я умолял Эша помочь, я так наивно рассказал ему обо всем, и был уверен, что он разберется, это ведь его обязанность. Но он словно меня не слышал, он даже не слушал, я для него был никем – надоедливый подросток, еще не выбравший сторону.  Хотя он всегда готов был наказать темного и за меньший проступок против светлых, так что изменилось тогда? - Он замолкает, давая ей время подумать. -  Вспомни про силу, которая была у Лиама и армию за его спиной. А теперь задай себе один единственный вопрос,  Лин  - почему Эш никак не отреагировал на убийство Лиама? – улыбка на его губах застывает, словно замороженная несуществующим холодом.  Взгляд устремлен прямо на Айлин, без сожаления, без притворства. – Для танго нужны двое, - Нейт усмехается, - любое зло и страдания, существует не только благодаря жестокости темных, но и из-за молчания светлых.  И лучше бы тебе бояться того, что может сделать Совет. Потому что когда дойдет до дела, тебе не поможет, ни крестная, ни кто бы то ни было еще.  Для них судьба одного фэйри, твоя судьба – ничто.  Но не для меня… - он пристально смотрит в ее зеленые глаза,  надеясь, что чувство горечи и безысходности уйдет со следующим вдохом.

во мне говорят таблетки Оо
Он так привык, что в его памяти Айлин всегда оставалась далеким идеалом. И чем больше проходило дней, тем все больше он путался, пока, наконец, его фантазии и сны не смешались с воспоминаниями настолько, что вместе стали казаться призрачным образом из прошлого – звонкой сиреной с улыбкой, способной растопить самые синие льды, недостижимой мечтой, существующей где-то за границами его мира. Иногда Нейтан пытался представить, как бы сложилась их жизнь, расскажи он ей обо всем намного раньше.  Выбрала бы она его сторону и безоговорочно последовала за ним или бы отчаянно пыталась отговорить его от тех безумств, которые ему еще предстояло совершить? И каждый раз, каждый несбыточный сон, каждый мираж, когда он срывался с места в безотчетном желании ее найти,  собирал ее черты сквозь лица случайных прохожих, приводили его к одному единственному ответу – ей не было места среди темных. Ни тогда, ни сейчас.
- Если бы ты знала, то что бы это действительно изменило, Лин? Ты бы пошла за мной, оставив позади всех, кого любила, и мы вдвоем темным непобедимым шестнадцатилетним торнадо пронеслись бы над Корком, сметая всех на своем пути? – его голос тонет в порывах ветра, звучит громче чем обычно, то ли пытается перекричать стихию, то ли после стольких лет не может сдержать эмоции. – Или, постой, ты бы меня отговорила.  Пообещала бы, что мы найдем способ все исправить, и я бы тебе поверил. Как бы я смог не поверить тебе? А после, каждый день своего ничтожного существования жалел о не сделанном?  Или я бы все же добрался до того темного и потом кто-то такой же отчаянный пришел за мной. Это бы сделало тебя счастливой? – теперь бездонные голубые глаза блестят, словно холодные льдины, почти прозрачные с незримым стальным отливом. – Я все рассказал Стивену, я сделал то, на что у него не хватило смелости, а он не смог поступиться своей гребанной гордостью и признать могилу Лиама нейтральной территорией, чтобы я мог… -  сглотнув горький ком в горле, Нейт морщит губы, будто увидел что-то гадкое, вызывающее отвращение. – Есть еще третий вариант, ты бы знала, но мы все так же остались по разную сторону баррикад.  Встречались бы несколько раз в год, жили бы в постоянном страхе, боялись даже позвонить друг другу, ты бы поставила под удар свою семью и родных? –  Нейтан делает глубокий вдох, замолкает, будто прислушиваясь к биению собственного сердца – и вот кровь уже размереннее течет по венам. Он больше не повышает голос, просто констатирует факты, с которым давным-давно смирился, не пытаясь скрыть саркастическую улыбку на губах. – Я не буду рассматривать тот вариант, в которым ты стала темной, а я – светлым, ладно? Слишком уж он нелеп.  Не претендую на вселенскую мудрость, говоря это, но «ничто не происходит без причины». – Он переводит дыхание, чувствуя, как нервный мороз по коже уступает место холодной уверенности, - Все так, как и должно быть, - слышит будто издалека эхо своего голоса,  той части его души, которая тогда навсегда оставила Айлин одну. 
-Можешь меня ударить, если тебе станет легче, только постарайся ничего себе не сломать. – Самодовольно заявляет он, решив действительно прибегнуть к тайному оружию, которое она любезно вложила ему в руки.  – Щекотка? А я уже успел почти  забыть, в чем  заключается главный источник твоей слабости.– Угрожающе рычит он, будто готовится сотворить что-то ужасно пугающее. По округе разносится его смех, все громче и громче. – Ты бы стала потрясающей темной! – он почти задыхается от смеха, сложившись пополам, с трудом произнося слова. -Не возражаете, если я Вас съем? Только не щекотите меня, пожалуйста! – Его смех стихает рокочущим эхо, так напоминая о детстве.
Но он уже давно не походит на того светлого мальчика. –Просто, чтобы внести ясность и избавить тебя от вопроса «а могла ли я что-то изменить?» открою тебе страшную тайну. Никогда не рассказывай ее моим врагам, - он ухмыляется,  наконец, неподвижным силуэтом застыв в свете фонаря. Ветер трепет и без того взъерошенные волосы, которые в сумраке кажутся черными словно вороново крыло. –Мне нужно было имя убийцы, а Морриган не могла мне помочь или не хотела, но назвала того, кто сможет.  Норн.  Одна из сестер, отвратительное создание. И она предложила мне самую не выгодную сделку в истории своей «карьеры» - в обмен на имя, она на время получает  мой «свет».- на миг воцаряется пауза, он может слышать как снег новыми созвездиями оседает у нее в волосах. -Признаться, я до сих пор не понимаю, как можно лишить чего-то абстрактного, да еще и на время, но в тот момент я будто впервые увидел настоящий мир.  А потом и, не раздумывая, выбрал Темных. – Он всматривается в ее глаза и не может понять удивлена она, подавлена,  или это просто блики света в ее глазах, мерцают, будто где-то в глубине затаилось море. –Но самое интересное заключается в том, что много месяцев позже  я вернулся к Норн, за тем, что принадлежало мне. Старая карга рассмеялась мне в лицо  и отдала светящуюся склянку.  Когда я ее открыл, часть свечения испарилась, очевидно,  достигнув своего назначения, а остальная часть так и осталась освещать стеклянные стены. Для нее просто не нашлось места. – «Все так, как должно быть» запоздало вторит ему порыв ветра. Нейтан поднимает взгляд в ночное небо и впервые за вечер выпускает ладонь Айлин из своей руки, опустив взгляд, изучая отражение звезд в ее глазах.